Неактуальность Новой драмы. Что дальше?
Новая драма – термин-калька с «новой драмы» рубежа XIX – XX веков, драматургия Ибсена, Чехова, Метерлинка и прочих. В чём состояла её новизна?
В известной цитате Чехова можно найти ответ на этот вопрос: «на сцене люди обедают, пьют чай, а в это время рушатся их судьбы». В новой драме появляются новые приёмы, а старые приобретают новое значение. Например, меняется функция ремарок. Если раньше ремарки служили для объяснения передвижения персонажа по сцене и расположения предметов, то в новой драме появляются ремарки, позволяющие пояснить «подводное течение», второй план. Например, ремарки «молчит», «тишина», «пауза». Персонажи анализируют события, которые происходят на сцене (раньше события могли анализировать только режиссёры и зрители).
Под современной «новой драмой», новой драмой постмодерна в этой работе я буду подразумевать драматургию, возникшую в девяностые, которая развивалась благодаря драматургическим конкурсам и семинарам. Сами формы этих конкурсов, например «Любимовки», влияли на приёмы, используемые в новодрамовских пьесах, и таким образом формировали особую эстетику. Появились пьесы, ориентированные на формат читки, а не на «коробку сцены». Формат читки подразумевает озвучивание ремарок, отсутствие сложных мизансцен, перенос части смысла с диалогов на ремарки.
Однажды Вячеслав Дурненков сказал: «Сегодня в драматургию пришли люди, которые в юности хотели стать рок-музыкантами». Это верно. Они воспринимают театр как площадку для своего бунта. Они не ценят его, потому что не знают и не понимают – из-за отсутствия театрального образования, а часто – и литературного. Несмотря на то, что драматургия – жанр прикладной, требующий понимания сцены, знания теории и истории театра, театральные ВУЗы подготовкой драматургов не занимаются. Новодрамовцы пытаются заимствовать особенности киноязыка, приемы артхаусного кино, зачастую совершенно неприменимые к сцене.
Новая драма – явление в первую очередь провинциальное. Именно в провинции сохранялся и кое-где до сих пор сохраняется так называемый «пыльный театр в кринолинах», мёртвый театр. Провинциальные драматурги, разочаровавшись в таком театре, стали писать пьесы, которые мечтали увидеть на сцене: о проблемах, которые волнуют их самих. В Москве такая драматургия зародиться не могла, поскольку столичная режиссура во все времена старалась быть актуальной. Играя Шекспира в Москве, играли о сегодняшних проблемах, играя Шекспира в провинции – «играли классику». Из этого следует, что одна из целей новой драмы – борьба с закостеневшим театром, с театром не про живых людей, с театральными условностями.
Новую драму отличает игра со словами. Из-за культурной изоляции и цензуры русский театр не мог пройти через важный этап в развитии – театр абсурда 1950 – 1960-х годов. Через тот стиль, который разрушил привычную форму европейского театра с четырьмя стенами, переиграл значение слов (и необходимость их точных значений), сделал язык не менее важным, чем сюжет. Новая драма навёрстывала этот упущенный период истории театра и пропагандировала иное отношение к языку. От поиска братьями Пресняковыми новых метафор в современном языке, наполненном обсценной лексикой, англицизмами и жаргоном, до игр драматурга Пряжко, который фиксирует превращение языка в техническое средство для передачи информации – обезличенной, лишённой метафоры, красоты, а часто и цели.
Цитата М. Липовецкого про драматургию Пресняковых как типичную новодрамовскую: «Драматурги обнаружили неотделимость… кризиса (идентичности в постсоветском обществе) от насилия – и, главное, построили особую художественную механику, способную воплотить эту иррациональную связь. …Насилие возникает как общедоступное лекарство от психологического паралича». В каком-то смысле это является отражением процесса исторического распада и деградации общества – результата не свободы, а вседозволенности времен девяностых. Персонажи многих новодрамовских пьес агрессивны, драматурги пытаются анализировать чудовищное (как, например, в монологе маньяка-каннибала в пьесе «Июль» Вырыпаева). Драматургия «испытывала власть культурных запретов: эстетических – при встрече с натурализмом, моральных – при созерцании эксгибиционизма, физиологических – при участии в насилии (в качестве зрителя и жертвы)». Также испытывался запрет на мат, новая драма пыталась мат десакрализировать.
Главной задачей новой драмы как ребёнка перестройки была борьба с «совком» – с советской культурой, ставшей объектом соц-артовских насмешек, с традициями и советским сознанием. Эта задача уже неактуальна, поскольку Советский Союз стал прошлым, большинство сторонников новой драмы и не застали этого времени.
Закончена борьба с тем театром 90-х, когда режиссёры заявляли, что «современной драматургии нет», и активно ставили прозу. На сегодняшний день почти все крупные режиссёры обращались к современной драматургии. Закончена борьба с ненавистным новодрамовцам «пыльным театром в кринолинах», театром не про сегодняшний день – качество театра повышается, современного прочтения классики становится всё больше. Интеллектуальный зритель, утративший в девяностые экономическую базу и вместе с ней возможность ходить в театр, – снова готов ходить в театр. Всё это говорит о том, что сама идея «борьбы», главная идея новой драмы, изжила себя.
Постановки по новой драме всё чаще оказываются нежизнеспособными. Когда такие спектакли только начали появляться на сценах крупных театров, зритель ходил из любопытства, надеясь увидеть что-то новое, получить глоток свежего воздуха. Сейчас зритель не ждёт от этих спектаклей ничего, кроме пустой провокации, зал не заполняется, и театр вынужден снимать спектакли. Вряд ли эти театры вновь пойдут на материальные и репутационные потери, повторяя опыты с подобными произведениями. Скорее всего, новая драма вновь ограничится так называемыми «подвалами» – театром Док, «Любимовкой» и т.д.
Если этап новой драмы подошёл к концу, то каким будет следующий этап в драматургии? Культура в целом, не только театр и драматургия, «застыла» в состоянии постмодерна. Как и «новая драма», постмодерн в других родах литературы и других видах искусств уже неактуален, поскольку неактуальна та борьба, которая была причиной его возникновения.
Драматургия является не самым «очевидным» родом литературы. Среди читающих людей часто можно встретить тех, кто читает на ночь и прозу и поэзию, а вот драматургию – вряд ли, поскольку сама форма её напоминает «рабочий материал» для режиссёра. Однако благодаря тесной связке с театром драматургия развивается наиболее «показательно» – если зритель не ходит на какой-то спектакль – спектакль закрывают, потому что он перестаёт приносить деньги. Из-за этой сугубо коммерческой причины театру необходимо максимально быстро угадывать запрос зрителя и отвечать на него, а драматургам писать соответствующие пьесы.
Учитывая закономерности в развитии художественных направлений, позволю предположить, что постмодерн превратится в некое подобие НАД-модерна. НАД – значит возвышающийся нравственно и интеллектуально.
Постмодерн обесценил всё, что представляло из себя искусство – светское и религиозное, и нынешним драматургам предстоит искать новые духовные и нравственные ориентиры для зрителей и читателей. Драматург условного надмодерна не может быть дилетантом. В этом году театральные ВУЗы наконец занялись подготовкой профессиональных драматургов (Щукинское училище, Школа сценических искусств Райкина). Вскоре для всех станет очевидным, что написать хорошую, крепкую, новаторскую пьесу для театра невозможно без знания основ театрального искусства, режиссёрских приёмов, истории драматургии, современных технических возможностей…
До постмодерна общечеловеческие ценности были очевидны. Пропагандировалась красота, любовь к жизни, к человеку, к богу. Постмодерн обесценил ценное и объявил, что всё в мире относительно. Задача надмодерна – доказать теперь уже неочевидную значимость общечеловеческих ценностей, тех социальных условностей и правил, которые необходимы для существования общества. Неочевидную ценность брака, любви, продолжения рода, семьи, морали и веры. Если постмодерну было важно показать хаос жизни и соответствующий хаос в голове человека, то в надмодерне будет важен поиск того правильного пути, благодаря которому человек может возвыситься над этим хаосом. Надмодерн будет искать выход из тех тупиков, в которые поставил культуру постмодерн. Позволю себе сравнение – если постмодерн, новая драма – это пубертат в жизни человека, когда подросток переосмысливает и отрицает все те принципы и правила, которым его учили в детстве, то драматургия надмодерна – это молодость, когда человек полон сил, любопытства, уже перешагнул через отрицание и готов искать ответы – приспосабливаться к жизни, а не отрицать её.
В статье приведены цитаты: из книги Павла Руднева «Драма памяти», статьи И. И. Плехановой «Новая драма XXI века: лирический модус трагического», сборника «Новая драма: пьесы и статьи» издательства «Амфора».